— Ну и что же?
— По-человечески жаль, но ничего делать не думаю, — ответил инженер, комкая записку. В его опустошенных глазах Вандаловская увидела непередаваемую грусть. Она поняла, что так могут смотреть только беспредельно влюбленные, но не ждущие ответного чувства. Антропов больше не сказал ни слова. Несколько минут сидели молча. Антропов не ждал радостей, зная, что не получит их.
— До свидания, — сказал он, подавая руку.
Голос инженера прозвучал глухо и скупо, как сухой поцелуй.
На площади ему пересекли путь две пароконные подводы, окруженные конвоем. Подводы увозили подсудимых на станцию.
Инженер посмотрел на рассыпанный звездный город и облегченно вздохнул.
«Кажется, по-новому жизнь начинается», — подумал он.
«По-новому ли?»
Эта мысль долго не оставляла Антропова. «Пять лет, минус амнистия, минус предварительное заключение. Самое большое через два, а может быть, и через год жена будет свободна», — рассуждал он.
В комнатах не было прежнего порядка, они были прокурены. На стенах и в углах, чуть заметные, колыхались паутинки. Теперь Паша приходила через два-три дня, чтобы убрать квартиру. Она ленилась, но инженеру некогда было сделать замечания. В кабинете пахло какой-то кислятиной и сыростью.
Виктор Сергеевич открыл форточку, крепко нажимая на пятки, быстро ходил из угла в угол, каждый раз заглядывая в расколотое зеркало шифоньера. Инженеру было слышно, как в боковом кармане тикали часы.
Воспоминания о Надежде Васильевне были различны. Сегодня вспомнилось большое, хорошее, особенно последний год перед женитьбой. Наденька, изящная и богатая невеста. Пикники. Сибирские вечеринки на приисках, с пельменями. Тройка с бубенцами. Положение старшего инженера прииска и наследие его в конечном счете.
Антропов отмахивал перед глазами копоть, будто прогоняя мутные мысли. Конечно же все это теперь перемолотая годами революции, никому не нужная труха. И все же в сердце остаются не вычищенные от нее уголки. Иногда жаль бывает покидать даже отвратительную старую квартиру. А сегодня трудно ли было представить, что женщина, с которой прожито почти семнадцать лет, едет где-то под строгим конвоем, может быть, в порыве раскаяний ломает руки и сквозь слезы рвет волосы. Кто готовил ее к восприятию иной жизни, непохожей на жизнь, в которой родилась и выросла Надюша? Никто. Не сам ли он до прошлого года поддерживал иллюзию былого в домашнем быту, в мечтах Наденьки? Конечно, его слабость и неумение отвлечь ее от среды Клыкова и Гирлана решили ее и его судьбу.
Инженер открыл ящики комода. Через час белой горкой выгромоздились на столе простыни, сорочки, дамские панталоны с кружевами. Антропов отложил из горки целые вещи — от них пахло нафталином, духами — и навязал узел. Инженер поморщился, вспомнил, как будучи студентом приехал в Енисейскую тайгу с одной парой рваного белья под форменной тужуркой. И вот теперь, в сорок лет, он не мог не ценить каждой безделушки, с которой так или иначе были связаны какие-то моменты его жизни, плохие или хорошие воспоминания. Пришла нелепая мысль: а что бы получилось, если бы он действительно оказался владельцем «Надеждннского» прииска? На это Антропов ничего не мог ответить себе. Все понятия сегодня смешались, потеряли форму.
Темнело. Инженер осветил кабинет и будто только теперь заметил белые волоски на висках. Он отошел от зеркала. Вздохнул. «Поздно начинать семейную жизнь», — подсказал себе. Сел к столу и, отсчитав несколько кредиток, написал перевод.
Вошла прислуга с сияющими глазами и вздохнула так, что зашевелились на окнах занавески. Антропов с завистью взглянул на ее полную грудь, на лицо, дышащее здоровьем. В первый раз он заметил, что девица недурна собой, и спросил:
— Что, гуляла, Паша?
— Угу, в клубе задавалась.
— Ну и словечки у тебя, — усмехнулся инженер. — Ты бы поучилась в школе взрослых, что ли.
Паша зачесала назад короткие русые волосы, сверкнула зубами.
— Не дошла я еще до точки, Виктор Сергеевич. Вот напру, напру, а потом в грудях сдавит, и не смею.
— Глупости. Вашему поколению двери широки. — Антропов поднял узел с бельем и распорядился: — Вот это хорошенько запакуй и завтра вместе с деньгами снесешь на почту.
Паша оглянула добро удивленными глазами и пожалела:
— Денег у вас куры не клюют, — басом сказала она. — И все зря.
— Почему? — поднял брови инженер.
— Не на лошадь шлею надеваете, — отрубила Паша, перебирая вещи. — Мало они вас объезживали…
— Ну, это мое дело… Ты многое себе позволяешь.
Виктор Сергеевич оделся и вышел. В горах шумел ветер протяжно и певуче, как начетчик. Там еще покоилась в ледяном оцепенении первозданная тайга с мертволежащими богатствами. А внизу тысячами белых глаз брызгали огни, бросая тени на дорогу.
Горы отгораживали рудник от ветра, и снег здесь кружился, как в котле.
Антропов прошел в контору и встретился с Бутовым.
— Давай, впрягайся в корень, — ошеломил его шахтер.
— Как в корень?
— Управление до Гурьяна и Татьянушки перевалили на нас — скрипи, а вези. — Инженер закурил, посмотрел на удаляющееся колечко дыма, повернул лицо к Бутову.
— Нил Семенович!
— Аиньки?
— Драгу устанавливать весной будем?
— Лопни, а надо. Ты чево, парень? Забыл…
Антропов подошел к окну, провел пальцем по обледенелому стеклу. Вернулся на место и замутнелыми глазами остановился на бородатом неизменном лице заместителя директора.
— Говори, послушаем, — подбодрил Бутов.
— Видите ли, я когда-то в Енисейской тайге работал при драге. И вот теперь, когда будет она у нас, то не находите ли вы нужным…
— Послать тебя для знакомства, — не дал договорить заместитель. — Обязательно заострим этот вопрос. Только сейчас мы будем закреплять «американку», а к весне подумаем. Кого же больше посылать. — Шахтер хлопнул ладонями и, отодвинув бумаги, весело взглянул на инженера впалыми, но не утратившими блеска глазами. — Скучаешь, видать. Брось, Виктор Сергеевич. Надо обабить тебя с хорошей девахой и глаже пойдет музыка.
Инженер принужденно улыбнулся.
— Ну, это к делу не относится.
— И дело без этого друго-раз не лепится. Ты не монах.
— Разумеется…
— То-то. Пойдем ко мне, чаю попьем и потолкуем…
— Я с удовольствием, Нил Семенович, — обрадовался инженер. — Скучища у меня дьявольская.
— Понимаю, не маленькой…
У Нила Бутова молодая, такая же сильная, краснощекая жена и бойкая Манька. В квартире просто и приветливо. Жена взялась за самовар, а Манька сразу к Виктору Сергеевичу с тетрадкой для арифметики.